Решением ЮНЕСКО в 2012 г. отмечается 300-летие со дня рождения Арутина Саядяна, вошедшего в историю под псевдонимом Саят-Нова —«король песни».
Не всем мой ключ гремучий пить: особый вкус ручьев моих!
Не всем мои писанья чтить: особый смысл у слов моих!
Не верь: меня легко свалить! Гранитна твердь основ моих!
Эти слова великого армянского поэта, певца, композитора и музыканта высечены на его памятнике в Ереване. Предпоследнее воскресенье мая около него собираются поклонники его творчества на посвящённый его памяти Праздник Роз. У каждого в руке роза — символ любви. Звучат пленительные мелодии, страстные стихи и танцевальные сюиты на темы Саят-Новы, памятник великого певца любви покрывается алыми розами.
Я — на чужбине соловей, а клетка золотая — ты!
Пройдешь, как по ковру царей, лицо мне попирая, ты!
Твои ланиты — роз алей, как образ дивный рая — ты!
Как шаха, я тебя молю; молчишь, не отвечая, ты!
О, милая! Вошла ты в сад и взорами цветы палишь:
Твои глаза огонь струят, ты силой красоты палишь,
А я своим мученьям рад: сгораю я, а ты палишь...
Никто так стройно не ступал, как ходишь, всех сжигая, ты!
Причти меня к своим рабам! Что я твой раб, не скрою я!
Поставь меня к своим вратам: страдать в темнице стою я!
Я жив иль мёртв, не знаю сам, но болен лишь тобою я!
Как море, как Аракс, мечусь: причина, дорогая, ты!
Ты, с пятнышком лица, мила: кто видел, тот пленён тобой,
Хотя ты мной пренебрегла, но суд произнесён тобой.
Ты отвернулась, отошла, не выслушан мой стон тобой,
Хотя жизнь можешь даровать, как царь повелевая, ты.
Саят-Нова сказал в слезах: «Я слёз не лью, пока могу,
Но буду выносить я страх и скорбь свою, пока могу,
Хочу быть славным на пирах, тебя пою, пока могу...
Когда б со мной, саз золотой, вошла на пир, сверкая, ты!»
(пер. В. Брюсова)
Танец «Назани (Чаровница)»
В последнее воскресенье мая аналогичная церемония происходит у могилы Саят-Новы во дворе армянской церкви Святого Геворка в Тбилиси. На памятнике близ могилы высечены те же слова. В этом прекрасном городе (тогда – Тифлис) прошла большая часть жизни ашуга (народный певец-поэт, сказитель на востоке) Саят-Новы.
К сожалению, множество важных обстоятельств и подробностей его жизни до сих пор не до конца выяснены и изучены. Достоверных сведений осталось немного. Это случайные факты из песен Саят-Нова, страницы рукописных сборников, составленных им и его сыном Оганом, рукописи, переписанные самим поэтом, письменные грузинские источники, воспоминания современников, знавших его лично, и пересказы. Как сохранилась музыка? В начале ХХ века, понимая, что наследие Саят-Новы может исчезнуть, композитор Мушег Агаян и певец Шара Талян по деревням начинают записывать его песни.
Саят-Нова (1712-1795) писал стихи на многих языках — армянском, грузинском, турецком, персидском, арабском, которыми владел в совершенстве. И потому, не видя для себя особой разницы, пользовался всеми известными ему алфавитами. И в вопросе терминов позволял себе вольности, которые стали загадкой для потомков. До сих пор выясняется, что первоначальное объяснение его образов, лежавшее на поверхности, неверно, и генерируются новые версии его текстов.
Девятнадцатилетним юношей он, подобно герою романтической повести об ашуге Гарибе, отправился странствовать на семь лет. Какими дорогами прошел Арутин Саядян, какие повидал страны, остается загадкой. В Тифлис он вернулся под именем Саят-Новы, что в переводе с хинди означает «царь песнопений», или «владыка музыки». Слух об удивительном ашуге тут же облетел город.
В те времена ашуги любили устраивать традиционные состязания. Один из ашугов пел под собственный аккомпанемент и в песне задавал сопернику какой-нибудь философский вопрос. Соперник подхватывал тему и отвечал на вопрос через свою песню, тоже импровизированную, а завершал ее также вопросом. И так до тех пор, пока один из ашугов оказывался не в состоянии задать вопрос или ответить на него. Однажды грузинский царь Ираклий II созвал музыкантов, чтобы устроить состязание. Услышав пение Саят-Новы, царь щедро наградил его и сделал своим придворным ашугом. Больше десяти лет прожил при дворе Саят-Нова, служа руководителем дворцового ансамбля, и стал жертвой интриг вельмож, не смирившихся с тем, что простолюдин числится в любимцах у государя. Но поэт смело вставал на защиту своего человеческого достоинства, даже написал песню, адресованную царю Ираклию II:
Оставь меня! Хитрить, платить бесчестью дань я не хочу!
Я униженья не хочу, в ногах валяться не хочу.
Исподтишка передавать чужую брань я не хочу.
И сколько б ни твердили мне: «Двуличным стань!» — я не хочу.
Я простолюдин, а не князь. Другого званья не хочу!
Поводом к изгнанию стали слухи о том, будто муза Саят-Новы — это красавица Анна Батонашвили — сестра Ираклия II, которой поэт, как считается, посвятил большинство своих песен и стихов. Царь запретил певцу выступать публично, более того — велел постричься в монахи. Саят-Нова был наречен Степаносом, принял сан архимандрита и стал членом братии Ахпатского монастыря в северной Армении близ грузинской границы. Набеги лезгинских племен и персидских отрядов, разорявших населенные пункты и церкви, уводивших в плен население, вынудили братию Ахпатского монастыря перебраться в Тифлис. Саят-Нова был убит персами при захвате и разорении Тифлиса войсками шаха Ага Махмеда в 1795 г. Его персы обнаружили в армянской кафедральной церкви Сурб Геворг (Св. Георгия) вместе с народом, где они читали свои последние молитвы. Беспомощного старца выволокли из церкви и под страхом смерти потребовали отречься от Христа, на что тот ответил стихом на персидском: «Не изменю своему Богу, не покину святой храм». Это были последние слова монаха Степаноса – Саят-Новы, человека-легенды.
История «русскоязычного» Саят-Новы тесно связана с известным русским поэтом-символистом Валерием Брюсовым. После знаменитой брюсовской антологии «Поэзия Армении» (М.,1916 г.), подарившей русскому читателю целое созвездие армянских поэтов и их сочинений, в том числе и Саят-Новы, наиболее широко был представлен великий ашуг в русскоязычных изданиях советского периода, в первую очередь в «Антологии армянской поэзии», готовившейся под редакцией М. Горького в тридцатые годы и вышедшей в свет в 1940 г., а также в более поздних сборниках переводов поэзии Армении. По мнению Брюсова, народ, давший Саят-Нову, тем самым «уже навсегда включил себя в число культурных наций, участвующих в совместном творчестве человечества» («Русская мысль», 1916, №9). Брюсов справедливо выделяет Саят-Нову среди творцов «нового типа», считая его «вознесшим поэзию ашугов на недосягаемую до него высоту…», «мощью своего гения» превратившего ремесло народного певца в «высокое призвание поэта».
О трудностях перевода песен Саят-Новы говорить не приходится: они очевидны и обусловлены характерными особенностями поэтической системы ашуга – «буйством» образов и красок, метафор и сравнений, пышностью и в то же время лаконичной меткостью языка, глубиной мыслей и чувств, нюансами настроений, «жемчугом» речи…В числе русских искусных интерпретаторов Саят-Новы выступили такие маститые и выдающиеся поэты и переводчики, как В. Брюсов, С. Шервинский, М. Лозинский, А. Тарковский, К. Липскеров, В. Звягинцева, В. Потапова.
Разумеется, не все вышеперечисленные переводы (даже мэтров поэзии) можно отнести к совершенным и адекватным, полностью соответствующим высотам оригинала. Пожалуй, таковых и в помине нет – ведь общеизвестен афоризм «Перевод – изнанка ковра: узоры блекнут!»* Так, например, выдающийся советский поэт Н. Тихонов, недовольный своей работой над армянской поэзией для «горьковской» антологии тридцатых годов, 25 августа 1935 г. писал московскому куратору сборника К.Микаэляну: «…Я много бился с Кучаком и Саят-Новой, но они во много сильнее меня. И те слепые слепки, что получались по-русски, я под конец с досады просто уничтожил. Я смотрел Брюсова и должен сознаться, что он сделал, по-видимому, все что мог, и со звуковой стороны все-таки едва приблизился к могучему движению стиха этих далеких поэтов. Красочность их почти непередаваема по-русски… Я оставил их в покое…»
Н. Тихонов, так и не осмелившийся опубликовать свои уже сделанные переводы из Саят-Новы, но прекрасно понимавший и ценивший его поэзию, дал позднее замечательную характеристику ашуга в своей юбилейной статье «Гремучий ключ» (1963): «Мы слушаем поэта как свидетеля, как судью своего времени, но для нас особое значение имеет то, что сказано им как человеком, чувствовавшим силу слова и веру в свое призвание. Раскрывая книгу Саят-Новы, читаем строки, полные достоинства, глубокого смысла и поэтической силы… Ашугом ашугов был Саят-Нова. Он был велик необычайным лирическим своим талантом. Непревзойденный мастер стиха, блещущего всеми красотами образности, стиха музыкального, удивительного, виртуозности небывалой… Он имел удивительные способности. Его поиски новых средств изобразительного и насыщенного звукописью до предела стиха до сих пор вызывают восторженное удивление знатоков. Голос, дошедший до нас, звенит, и гремучим ключом кипят драгоценные поэтические строки Саят-Новы!» С этой оценкой могли бы согласиться и все другие видные русские поэты-переводчики, когда-либо соприкоснувшиеся с поэзией великого армянского ашуга.
С бесценным камнем Джаваир** своей красою сходна ты.
Ты всех в Меджнунов** обратишь, сама с Лейлою** сходна ты.
Моя на целом свете ты, нет у жестокой - доброты.
Набатом губы залиты, как сахар, вся собою ты.
Тут нужен мастер, нужен саз, чтобы воспеть зубов алмаз,
Твой цвет лица — франка*** атлас, и вся с парчою сходна ты.
Рехана волос твой нежней. Ты о другом вздыхать не смей.
О, не терзай души моей, — Иль с девой злою сходна ты?
Беда для горькой головы. Струится кровь из глаз, увы!
Увы, судьба Саят-Новы, Теперь с рабою сходна ты.
Ушел Фархад ** , Ширин ** , твой взгляд навек тоской опален!
Как выйду в сад? Шипы грозят, я розой злой опален.
Бюльбюль поет: взгляните вот, я камнем в зной опален.
Я столько месяцев молчу, одной весной опален
Побойся бога, скинь парчу, ведь я парчой опален,
Меджнун я, чуть стопы влачу, твоей красой опален.
У падишаха нет в казне даров, достойных тебя,
Не ткали ни в одной стране платков, достойных тебя.
Рубинов жар на белизне перстов, достойных тебя.
Ты носишь платье из шелков, цветов, достойных тебя.
Побойся бога, скинь парчу, ведь я парчой опален,
Меджнун я, чуть стопы влачу, твоей красой опален.
Ты сахар в середине сот, уста так чисты твои,
Ты середины марта злак, так хрупки черты твои,
Рехан волос укрыл от рос убор и цветы твои,
Чтоб в середине алых роз хранились мечты твои.
Побойся бога, скинь парчу, ведь я парчой опален,
Меджнун я, чуть стопы влачу, твоей красой опален.
Не потому ль Саят-Нова — владелец всех горьких слез?
Тесьмою золотой обвит рехан дорогих волос,
И золотое, к пояску, шитье хорошо пришлось.
Побойся бога, скинь парчу, ведь я парчой опален,
Меджнун я, чуть стопы влачу, твоей красой опален.
И саз**** не звучит, и не в радость сойбат**** без тебя,
Все струны чонгури**** в тоске обрываю подряд,
Мой ум помутился, измучена память моя —
Все прежние песни в тоске забываю подряд.
Две раны клеймом не залечишь одним никогда.
Хитрейший слуга не услужит двоим никогда,
Есть сад у меня — не прельщусь я вторым никогда,—
Мне саженцев хватит — с утра поливаю подряд!
Мне старый садовник о горе своем рассказал:
Он розу взлелеял, а вор ее ночью сорвал...
Не стоит трудиться, чтоб кто-то плоды пожинал, —
Бездельники, плуты — всех вас проклинаю подряд!
Сокровища мира — бессмысленный прах для меня,
Вся жизнь без тебя — суета, пустота, болтовня!
В чуху облачусь, горькой доли своей не кляня,
Обителей много — во всех побываю подряд!
«Саят-Нова! — скажут — довольно страдать и любить,
От пагубной страсти ты должен себя исцелить!»
И семь мудрецов не сумеют меня убедить —
Все доводы их без труда разбиваю подряд!
Из всех людьми хвалённых лир полней звучишь ты,кяманча!
Кто низок, не иди на пир: пред ним молчишь ты, кяманча!
Но к высшему стремись: весь мир, всех покоришь ты, кяманча!
Тебя не уступлю я: мне принадлежишь ты, кяманча!
Ушко — серебряное будь, сверкай на голове — алмаз; Рука — слоновой кости будь, на чреве — перламутр, что глаз; Струна — из злата свита будь, резьбой пленяй, железо, нас;
Ты — бриллиант и лал! И суд — всех посрамишь ты, кяманча.
Смычок быть должен золочен, чтоб пышно он блистал, звеня;
Певучий волос — быть сплетен из косм крылатого коня.
Тем, как бальзам, даришь ты сон, тех ты бодришь всю ночь, до дня.
Ты — золотой сосуд с вином, и всех пьянишь ты, кяманча.
В ашуге две души с тобой: ему и чай и кофе есть;
Когда он утомлен игрой, на полке ты находишь честь,
Когда ж поет — вновь пир горой, ты — празднеств и гуляний весть!
Собрав красавиц вкруг себя, их всех манишь ты, кяманча!
Ты всем даешь веселый вид, с тобой опять здоров больной;
Чуть сладкий зов твой зазвучит, блажен, кто говорит с тобой.
Проси, да скажут: «Бог продлит дни нас пленявшего игрой!»
Доколе жив Саят-Нова, что не узришь ты, кяманча!
* Автор материала взял на себя смелость внести некоторые коррективы в переводы стихотворений, отмеченных значком *.
** «Лейли и Меджнун», «Ширин и Фархад» — герои восточных сказаний, восточные Ромео и Джульетта, появившиеся на свет за несколько веков до героев У. Шекспира.
***Французский; в широком смысле — западный.
****Саз, сойбат, кяманча — арм. нар. муз. инструменты; чонгури — груз. нар. муз. инструмент.
****************************
В материале присутствуют некоторые заимствования из интернет-ресурсов:
Музыка Планеты: ретро-музыка России и мира 
